Неточные совпадения
С утра встречались странникам
Все больше люди малые:
Свой
брат крестьянин-лапотник,
Мастеровые, нищие,
Солдаты, ямщики.
У нищих, у солдатиков
Не
спрашивали странники,
Как им — легко ли, трудно ли
Живется на Руси?
Солдаты шилом бреются,
Солдаты дымом греются —
Какое счастье тут?..
— А у кого,
спрошу вас, вы допрежь сего из князей
братьев моих с поклоном были?
― Ну, как же! Ну, князь Чеченский, известный. Ну, всё равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года три тому назад не был в шлюпиках и храбрился. И сам других шлюпиками называл. Только приезжает он раз, а швейцар наш… ты знаешь, Василий? Ну, этот толстый. Он бонмотист большой. Вот и
спрашивает князь Чеченский у него: «ну что, Василий, кто да кто приехал? А шлюпики есть?» А он ему говорит: «вы третий». Да,
брат, так-то!
Левин хотел сказать
брату о своем намерении жениться и
спросить его совета, он даже твердо решился на это; но когда он увидел
брата, послушал его разговора с профессором, когда услыхал потом этот невольно покровительственный тон, с которым
брат расспрашивал его о хозяйственных делах (материнское имение их было неделеное, и Левин заведывал обеими частями), Левин почувствовал, что не может почему-то начать говорить с
братом о своем решении жениться.
― Ты вот и не знаешь этого названия. Это наш клубный термин. Знаешь, как яйца катают, так когда много катают, то сделается шлюпик. Так и наш
брат: ездишь-ездишь в клуб и сделаешься шлюпиком. Да, вот ты смеешься, а наш
брат уже смотрит, когда сам в шлюпики попадет. Ты знаешь князя Чеченского? —
спросил князь, и Левин видел по лицу, что он собирается рассказать что-то смешное.
Левин знал, что хозяйство мало интересует старшего
брата и что он, только делая ему уступку,
спросил его об этом, и потому ответил только о продаже пшеницы и деньгах.
— Как твое здоровье нынче? —
спросил ее
брат.
Выйдя из тележки и поздоровавшись с
братом и Катавасовым, Левин
спросил про жену.
Брат же, на другой день приехав утром к Вронскому, сам
спросил его о ней, и Алексей Вронский прямо сказал ему, что он смотрит на свою связь с Карениной как на брак; что он надеется устроить развод и тогда женится на ней, а до тех пор считает ее такою же своею женой, как и всякую другую жену, и просит его так передать матери и своей жене.
— Я не понимаю, — сказал Сергей Иванович, заметивший неловкую выходку
брата, — я не понимаю, как можно быть до такой степени лишенным всякого политического такта. Вот чего мы, Русские, не имеем. Губернский предводитель — наш противник, ты с ним ami cochon [запанибрата] и просишь его баллотироваться. А граф Вронский… я друга себе из него не сделаю; он звал обедать, я не поеду к нему; но он наш, зачем же делать из него врага? Потом, ты
спрашиваешь Неведовского, будет ли он баллотироваться. Это не делается.
Левин слушал
брата и решительно ничего не понимал и не хотел понимать. Он только боялся, как бы
брат не
спросил его такой вопрос, по которому будет видно, что он ничего не слышал.
— Помилуй,
брат Платон! что это ты со мною делаешь? — живо
спросил господин.
— Нет,
брат, ты не ругай меня фетюком, — отвечал зять, — я ей жизнью обязан. Такая, право, добрая, милая, такие ласки оказывает… до слез разбирает;
спросит, что видел на ярмарке, нужно всё рассказать, такая, право, милая.
— Ну, да если голод и смерть грозят, нужно же что-нибудь предпринимать. Я
спрошу, не может ли
брат мой через кого-либо в городе выхлопотать какую-нибудь должность.
Хотел один другого
спросить: «Что, пане-брате, увидимся или не увидимся?» — да и не
спросили, замолчали, — и загадались обе седые головы.
— Ты знал
брата? —
спросил Тарас.
— Ну,
брат, это все равно. Место хорошее; коли тебя станут
спрашивать, так и отвечай, что поехал, дескать, в Америку.
— Ну, а
брат? Из любопытства
спрашиваю, —
спросил Свидригайлов, все еще стоя на месте.
— Так-таки
брат к тебе и вошел? —
спрашивал ее Николай Петрович. — Постучался и вошел?
— Что, он всегда у вас такой? — хладнокровно
спросил Базаров у Аркадия, как только дверь затворилась за обоими
братьями.
— Что с тобой? — промолвил он и, глянув на
брата, передал ей Митю. — Ты не хуже себя чувствуешь? —
спросил он, подходя к Павлу Петровичу.
— Пробовал бежать? —
спросил Самгин, попытка к бегству не совпадала с его представлением о
брате.
—
Брата? — изумленно
спросил Клим.
— Ты что не играешь? — наскакивал на Клима во время перемен Иван Дронов, раскаленный докрасна, сверкающий, счастливый. Он действительно шел в рядах первых учеников класса и первых шалунов всей гимназии, казалось, что он торопится сыграть все игры, от которых его оттолкнули Туробоев и Борис Варавка. Возвращаясь из гимназии с Климом и Дмитрием, он самоуверенно посвистывал, бесцеремонно высмеивая неудачи
братьев, но нередко
спрашивал Клима...
Дмитрий ослепленно мигнул и стер ладонью морщины с широкого лба, но тотчас же, наклонясь к
брату,
спросил...
Вошли в ресторан, сели за стол в уголке, Самгин терпеливо молчал, ожидая рассказа, соображая: сколько лет не видел он
брата, каким увидит его? Дронов не торопясь выбрал вино, заказал сыру, потом
спросил...
— Я думаю, что это не серьезно, — очень ласково и утешительно говорила Спивак. — Арестован знакомый Дмитрия Ивановича, учитель фабричной школы, и
брат его, студент Попов, — кажется, это и ваш знакомый? —
спросила она Клима.
— Ты не думаешь, что арест
брата может отразиться и на тебе? — тихо
спросила она.
— Что ты,
брат, дребедень бормочешь? — удивленно
спросил Дронов. — Точно я — гимназист или — того хуже — человек, с которым следует конспирировать. Не хочешь говорить, так и скажи — не хочу.
— Не обижай Алешку, — просила она Любашу и без паузы, тем же тоном —
брату: — Прекрати фокусы! Налейте крепкого, Варя! — сказала она, отодвигая от себя недопитую чашку чая. Клим подозревал, что все это говорится ею без нужды и что она, должно быть, очень избалована, капризна, зла. Сидя рядом с ним, заглядывая в лицо его, она
спрашивала...
Обняв ноги, он положил подбородок на колени, двигал челюстями и не слышал, как вошел
брат. Когда Клим
спросил у него книгу Некрасова, оказалось, что ее нет у Дмитрия, но отец обещал подарить ее.
— Вообразить не могла, что среди вашего
брата есть такие… милые уроды. Он перелистывает людей, точно книги. «Когда же мы венчаемся?» —
спросила я. Он так удивился, что я почувствовала себя калуцкой дурой. «Помилуй, говорит, какой же я муж, семьянин?» И я сразу поняла: верно, какой он муж? А он — еще: «Да и ты, говорит, разве ты для семейной жизни с твоими данными?» И это верно, думаю. Ну, конечно, поплакала. Выпьем. Какая это прелесть, рябиновая!
—
Братья, спаянные кровью! Так и пиши: спаянные кровью, да! У нас нет больше царя! — он остановился,
спрашивая: — У нас или у вас? Пиши: у вас.
— Что ты так пыжишься? —
спросил его Дмитрий. Клим презрительно усмехнулся и не ответил, он не любил
брата и считал его дурачком.
— У Тагильского оказалась жена, да — какая! — он закрыл один глаз и протяжно свистнул. — Стиль модерн, ни одного естественного движения, говорит голосом умирающей. Я попал к ней по объявлению: продаются книги. Книжки,
брат, замечательные. Все наши классики, переплеты от Шелля или Шнелля, черт его знает! Семьсот целковых содрала. Я сказал ей, что был знаком с ее мужем, а она
спросила: «Да?» И — больше ни звука о нем, стерва!
— Стало, следствие начнется? — робко
спросил Тарантьев. — Вот тут-то, кум, отделаться бы подешевле: ты уж,
брат, выручи!
— А говорил с
братом хозяйки? Приискал квартиру? —
спросила она потом, не поднимая глаз.
— Не
спрашивайте меня,
брат. Я не могу сказать всего. Сказала бы все и бабушке, и вам… и скажу когда-нибудь…. когда пройдет… а теперь пока не могу…
—
Брат! Что вы тут делаете? — с изумлением
спросила она.
— Что же,
брат, тогда? —
спросила она уныло.
— Здесь, сударь, здесь. Тоже наш
брат, присяжный? — весело подмигивая,
спросил добродушный купец. — Ну что же, вместе потрудимся, — продолжал он на утвердительный ответ Нехлюдова, — 2-й гильдии Баклашов, — сказал он, подавая мягкую широкую несжимающуюся руку, — потрудиться надо. С кем имею удовольствие?
Сели к столику,
спросили холодненького, а потом Данила и говорит: «Давай всю публику изутешим: я представлюсь сумасшедшим, а ты будто мой
брат.
А потому и нахожу нужным
спросить вас уже с настойчивостью: какие именно данные руководили мысль вашу и направили ее на окончательное убеждение в невинности
брата вашего и, напротив, в виновности другого лица, на которого вы уже указали прямо на предварительном следствии?
— Кто глуп? Про кого ты говоришь,
брат? — опять тоскливо
спросил Алеша.
—
Брат, позволь еще
спросить: неужели имеет право всякий человек решать, смотря на остальных людей, кто из них достоин жить и кто более недостоин?
— Говорил ли вам по крайней мере
брат ваш, что намерен убить своего отца? —
спросил прокурор. — Вы можете не отвечать, если найдете это нужным, — прибавил он.
Хотелось ему еще
спросить, и даже с языка срывался вопрос: «Что предозначал этот земной поклон
брату Дмитрию?» — но он не посмел
спросить.
—
Брат, к чему это все? —
спросил Алеша.
Ему не хотелось, чтоб его заметили: и хозяйка, и Фома (если он тут) могли держать сторону
брата и слушаться его приказаний, а стало быть, или в сад Алешу не пустить, или
брата предуведомить вовремя, что его ищут и
спрашивают.
Алеше странно показалось, что он
спрашивает так твердо и точно об одном только из
братьев, — но о котором же: значит, для этого-то
брата, может быть, и отсылал его от себя и вчера, и сегодня.